Неточные совпадения
В
отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой книг в другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку, положил туда же и две связки, а
третья рассыпалась, и две книги в переплетах упали на колени маленького заики.
В других комнатах одни старухи скатывали сигары, другие обрезывали их,
третьи взвешивали, считали и т. д. Мы не ходили по всем
отделениям: довольно и этого образчика.
Дубельт — лицо оригинальное, он, наверно, умнее всего
Третьего и всех трех
отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу — явно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышленость хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив.
Потом долговое
отделение перевели в «Титы», за Москву-реку, потом в Пресненский полицейский дом, в
третий этаж, но хоть и в
третьем этаже было, а название все же осталось за ним «яма».
Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за границы; но более были наполнены
отделения для
третьего класса, и всё людом мелким и деловым, не из очень далека.
Позавтракавши, одни идут в Gurgl-cabinet, [кабинет по горловым болезням] другие в Inhalations Anstalt, [
отделение для ингаляции]
третьи — берут ванны.
Но тут разговор внезапно порвался, потому что я проснулся. Кто-то в нашем
отделении вскочил с своего ложа и благим матом кричал: караул! грабят! Это вопиял Удав, которому приснилось, что произошла
третья дележка и что его и при этой дележке… опять позабыли!
Менялись главные начальники, менялись директоры, мелькали начальники
отделения, а столоначальник четвертого стола оставался тот же, и все его любили, потому что он был необходим и потому что он тщательно скрывал это; все отличали его и отдавали ему справедливость, потому что он старался совершенно стереть себя; он все знал, все помнил по делам канцелярии; у него справлялись, как в архиве, и он не лез вперед; ему предлагал директор место начальника
отделения — он остался верен четвертому столу; его хотели представить к кресту — он на два года отдалил от себя крест, прося заменить его годовым окладом жалованья, единственно потому, что столоначальник
третьего стола мог позавидовать ему.
Никто не подозревал, что один кончит свое поприще начальником
отделения, проигрывающим все достояние свое в преферанс; другой зачерствеет в провинциальной жизни и будет себя чувствовать нездоровым, когда не выпьет трех рюмок зорной настойки перед обедом и не проспит трех часов после обеда;
третий — на таком месте, на котором он будет сердиться, что юноши — не старики, что они не похожи на его экзекутора ни манерами, ни нравственностью, а все пустые мечтатели.
На
третий день я подозвал Тита и попросил его принести из почтового
отделения лежащее там письмо на мое имя. Он сходил, но, вернувшись, сказал, что письма ему не выдали, так как нужна доверенность. Еще через день после короткого разговора, не имевшего никакого отношения к «философии», я сказал...
В бронзовом чреве его бога было семь
отделений: одно для муки, другое для голубей,
третье для овец, четвертое для баранов, пятое для телят, шестое для быков, седьмое же, предназначенное для живых младенцев, приносимых их матерями, давно пустовало по запрещению царя.
Третьего дня я возил его на металлический завод; мы провели там целый день, осмотрели все, причем я объяснял ему всякие производства (к удивлению моему, я забыл очень немногое из своей профессии); наконец я привел его в котельное
отделение.
В каждом
отделении был свой первый силач, второй,
третий и так далее. Но, собственно, силачами считался только первый десяток. Затем были главные силачи в каждом возрасте, и, наконец, существовал великий, богоподобный, несравненный, поклоняемый — первый силач во всей гимназии. Вокруг его личности реяла легенда. Он подымал страшные тяжести, одолевал трех дядек разом, ломал подковы. Малыши из младшего возраста глядели на него издали во время прогулок, разинув рты, как на идола.
Обе вызывали у меня непобедимую антипатию, и я всегда старался носить товар к
третьей; ее
отделение было дальше других, и мне охотно уступали удовольствие посещать эту странную девицу.
С одной его стороны собор и, конечно, Соборная улица, с другой — городской сквер, с
третьей — каменные городские ряды, у которых желтая штукатурка облупилась, а на крыше и на карнизах сидят голуби; наконец, с четвертой стороны впадает главная улица, с
отделением какого-то банка, с почтовой конторой, с нотариусом и с парикмахером Теодором из Москвы.
Почти год назад, с двадцать пятого августа, как уже было сказано выше, я провел несколько дней в той же тобольской тюрьме, только в другом ее
отделении. Однажды к моей двери подошел арестант, по фамилии, кажется, Ефремов, и передал мне записку, написанную на обрывке серой бумаги. Из нее я узнал, что в тобольской тюрьме, в военно-каторжном ее
отделении, сидит уже
третий год в строжайшем одиночном заключении политический осужденный, «именующий себя Фоминым».
В подследственном
отделении все стихло. Где-то далеко, в
третьем или четвертом коридоре, лязгнула дверь, послышались раскаты, точно рокот далекого наводнения. «Поверка» толпой ввалилась в наше
отделение. Яшка принялся за свое дело.
Однако вся гордость своею ученостью и умственностью моментально выскакивала у меня из души, как только я вспоминал о Мерцалове. Он был мой одноклассник, сын крупного тульского чиновника. В младших двух классах я был первым учеником первого
отделения, а он второго. В
третьем классе оба
отделения слились. Стал первым учеником я, — но только потому, что с этого времени Мерцалов стал выказывать глубочайшее презрение к гимназической науке и хорошим отметкам.
Несмотря на странность вызова по такому важному случаю, в пять часов утра, в
отделение молодого Сизокрылова, отец, мать и Лукерья Павловна, в чем их застала эта весть, один без парика и галстука, другая с остатком брови,
третья в интересном беспорядке, поспешили исполнить волю дорогого жениха.